Мы старейшая [благотворительная] организация, созданная ещё в советский период.

На территории Белгородской области у нас конкурентов нет. Даже государство нам
не соперник — мы сами себе орган власти. Соцзащита всех бездомных перенаправляет к нам: и им хорошо, и нам. Государство это устраивает.

Мы работаем с лицами без определённого места жительства. На сегодняшний день такой термин встречается всё реже, потому что происходящее в нашем обществе позволяет говорить о бездомных людях, а не о бомжах. Двадцать лет назад это были реально бомжи: бабушки, которые ходили по [мусорным] контейнерам — действительно нуждались. А сегодня можно разделить людей на нуждающихся в помощи и бездомных.

Бездомные — это люди, которые имели дома, но поневоле стали бездомными.

Мы занимаемся комплексной работой: когда человек к нам поступает, можем довести его вплоть до того, что построим ему дом. При этом поставить бездомного на ноги удаётся редко: часто они сами не хотят этого, а иногда — общество не позволяет. Кто-то не может приспособиться к новым условиям.

Как-то мы решили строить для бездомных дома: купили три участка, начали строительство, отдали дом в пользование. А человек уже семь лет не может его достроить — ещё и за свет не платит. Говорит: «Вы же мне дали участок, а я его не просил».

Государство нам не соперник

Бомжи — это люди, которых сделали мы. Если дать ему удочку, он ловить рыбу сам не будет. Будет ждать от другого человека, что тот своей удочкой выловит две рыбки — и обязательно потребует отдать одну. Эти люди убедят любого, что нуждаются в помощи. И мы — общество, вместо того, чтобы помочь выбраться со дна, оказываем медвежьи услуги.

Их иммунитет сильнее, чем наш. Бомжи устойчивы к холоду, голоду, инфекциям.
Эти люди меньше попадают в больницы, а если попадают, то по серьёзным случаям.
У нас в центре не было ни одного случая коронавируса. И прививок нет.
Карантин — условность, так как за день может быть по четыре посетителя.

У женщин, которые стали бездомными, порой было всё: мужья, любовники, работа, подсобное хозяйство. Своих детей они стремились отправить в города, богатые соседние регионы. И вот молодая девушка приехала учиться в такой город, заканчивает вуз — и там остаётся. Дети вырастали, забирали стариков к себе, жили вместе год-два, продавали жильё родителей. А потом разъезжались: только дома уже нет. При этом именно старики чаще всего становятся бездомными: молодые бомжами не бывают.

У нас живут люди, которые попали [в трудную ситуацию]. Количество бездомных зависит от внимания власти. Бывший губернатор (Евгений Савченко — прим. автора) нас опекал, но просил корреспондентам не говорить, никому не рассказывать. Новый же губернатор (Вячеслав Гладков — прим. автора) приезжал уже трижды. Сказал, наоборот, всем всё показывать и рассказывать — пусть позорно будет условной дочке, которая бросила своего отца. Они [бездомные] начинают чувствовать внимание. Я им запретил курить, так они сказали, что губернатору пожалуются.

Настоящих бездомных, как в произведении «На дне», в Белгородской области практически нет. Об этих людях говорят всё меньше, потому что всегда есть какой-то криминальный подтекст. Часто говорят, что бездомными становятся по своей вине. Но сама сегодняшняя обстановка делает людей более уязвимыми. Экономика государства и региона также влияет на количество бомжей. Когда государство богатое, в нём меньше нуждающихся и бездомных.

Но из-за человеческой жалости бомжей будет всё больше. В Белгороде [на проблему бездомности] влияет доброе отношение к таким людям. Человек может ехать
в электричке без билета: нет на него денег. Его пожалеют, купят билет, и на этом всё — отныне человек будет пользоваться таким отношением. Жизнь — это борьба, а эти люди не хотят бороться.